Станислав Смагин: Две Турции и Курдистан в придачу

Двойные, парламентско-президентские, выборы в Турции, состоявшиеся 24 июня, сообщили нам два факта. Первый — Эрдоган по-прежнему лидер своей страны. Второй — это лидерство довольно хрупкое, а сама страна остается весьма расколотой в социо- и этнокультурном плане. Глубина и трагичность этого раскола — на уровне где-то посередине между США и Украиной. Масштабные внутринациональные противоречия привели к попытке военного переворота ровно (почти) два года назад, и хоть переворот окончился неудачей, противоречия никуда не делись. Но обо всем по порядку.

Еще начиная с эпохи Кемаля Ататюрка армия в Турецкой Республике обрела почти юридический статус одной из ветвей власти, и если не ключевой на постоянной основе, то уж точно обладающей решающим словом в кризисных ситуациях. Эдакий конституционный суд, совет старейшин и ружье на сцене в одном лице. На военных возлагалась миссия смещать лидеров, нарушивших оставленные Кемалем заветы относительно правильного устройства государства. В списке возможных прегрешений едва ли не самым тяжелым считался отход от секулярных принципов в сторону исламизма.

Так, свержение военными в 1960 году премьер-министра Аднана Мендереса, через год казненного, было объяснено его авторитарными замашками, непродуманной экономической политикой и коррумпированностью. Однако никак не меньшую роль сыграло и его сдержанное, но все же заметное сочувствие исламу и мусульманскому духовенству. В стране массово открывались религиозные школы, вновь были разрешены призывы к молитве не только на турецком, но и на арабском языке. Поговаривали о связях Мендереса с запрещенным накшбандийским тарикатом, а когда самолет премьера однажды чудом избежал авиакатастрофы, спасение полуофициально представили как милость Всевышнего. Лояльность к исламу, помноженная на промахи светского характера, и привела Мендереса к печальному финалу карьеры и жизни.

Вновь военные вышли на арену весной 1971 года, когда в стране царил длившийся уже довольно долго политический и экономический хаос, улицы городов служили местом постоянных кровавых столкновений левых, исламистов и националистов, а слабое и раздираемое противоречиями правительство Сулеймана Демиреля ничего не могло со всем этим поделать. Военные предъявили Демирелю ультиматум, требуя сформировать дееспособный и верный заветам Ататюрка кабинет и обещая в противном случае взять власть непосредственно в свои руки. Недолго подумав, премьер ушел в отставку. Его преемником люди в погонах поставили профессора Нихата Эрима, сформировавшего чисто технократическую команду. Следующие два года военные держали ситуацию в стране под своим открытым контролем, а после проведения необходимых изменений и реформ вновь передали власть гражданским политикам и ушли в тень.

К концу 1970-х страну вновь захлестнули хаос и насилие, фактически Турция балансировала на грани гражданской войны. Лилась большая кровь в ходе столкновений левых и правых радикалов. Среди последних наиболее заметной и агрессивной была известная организация «Бозкурт» («Серые волки»). У власти по иронии судьбы вновь находился… кабинет Демиреля — и вновь бессильный остановить смуту. В сентябре 1980 года военные, ведомые генералом Кенаном Эвреном и поощряемые Вашингтоном, желавшим большей внутренней стабильности у важного союзника, в очередной раз захватили власть. Запрету подверглись все чрезмерно активные политические силы, как левые, так и правые, от «Бозкурта» до Рабочей партии Турции. Под раздачу попала и Партия национального спасения, основанная в 1972 году и придерживавшаяся линии исламизма среднего накала (один из программных тезисов — «первым социалистом мира был Мухаммед»), а ее лидер Неджметтин Эрбакан был осужден и подвергся запрету на политическую деятельность.

Через несколько лет запрет был снят. Эрбакан основал новую партию, названную Партией благоденствия, с которой выиграл в 1995 году парламентские выборы. На посту главы правительства Эрбакан повел Турцию на интенсивное сближение с исламским миром. Именно ему принадлежала идея создания «исламской восьмерки». Военным, как нетрудно догадаться, такие кульбиты не слишком понравились, и в конце февраля 1997 года премьеру предъявили ультиматум с требованием кардинальной смены курса и отказа от исламизма во внутренней и внешней политике. Эрбакан был вынужден уйти в отставку.

Этот триумф оказался последним для турецкой армии в XX веке, и по большому счету последним на данный момент вообще. Появление на авансцене Партии справедливости и развития, идейно наследовавшей исламистским партиям Эрбакана и созданной при его участии, восторга у военных, естественно, не вызвало. Тем более холодно был воспринят прорыв к власти лидера ПСР Эрдогана, немедленно начавшего интервенцию в Ирак в рамках антихусейновской операции США и примкнувших к ним «вассалов». Командование турецкой армии ранее всячески старалось от этой участи уклониться. Собственно, данная интервенция во многом и является ответом на вопрос, почему мнение военных вдруг перестало быть в турецкой политике решающим. Когда-то Вашингтон считал фундаментом стабильности Турции секуляризм, теперь же вполне приемлемым оказался исламизм, а главным критерием приемлемости послужила верность американским интересам. В конце концов, Буша-младшего, заявившего, что светского диктатора Хусейна ему поручил уничтожить Господь в личном послании, сложно было удивить религиозным пока еще не диктатором Эрдоганом.

Армия еще разок трепыхнулась в 2007-м, когда ПСР выдвинула кандидатом в президенты Абдуллу Гюля, даже на общем фоне своей партии выделявшегося приверженностью к исламизму. По стране прокатилась волна демонстраций сторонников светского пути, зазвучали призывы к бойкоту выборов для их отмены из-за недостаточной явки. Протестующих поддержал глава Генштаба Яшар Бююканыт, прямо заявивший о готовности военных к вмешательству. Гюль отозвал было свою кандидатуру, но в июле ПСР с явным преимуществом одержала победу на выборах, и парламент все-таки утвердил его президентом.

В том же году турецкие власти, получив поддержку судебной системы, заявили о раскрытии тайной военной организации «Эргенекон», якобы практиковавшей теракты, подготавливавшей и осуществлявшей политические убийства (например, журналиста армянского происхождения Гранта Динка) и силовым путем влиявшей на общественно-политические процессы. Отставной генерал Вели Кючюк, которого следствие назвало лидером «Эргенекона», на судебном заседании в январе 2008 года открыто сказал об американских корнях дела.

В 2010-м страну сотряс новый скандал — дело о проходившем в 2003 году военном семинаре «Операция «Кувалда»», на котором будто бы репетировались сценарии госпереворота. Всего по пересекавшимся между собой делам «Эргенекона» и «Кувалды» за решетку бросили несколько сотен офицеров и генералов. Их оставшиеся на свободе коллеги в знак протеста уходили со своих постов. Так, в 2011 году в отставку подал глава Генштаба генерал Исик Косанер, а вместе с ним командующие всех трех родов войск — сухопутных сил, ВМФ и авиации. Отставку приняли с удовольствием, и Генштаб возглавил генерал Недждет Озел, ставленник Эрдогана.

После этого военную элиту зачищали еще несколько раз, и даже выход на свободу в 2014 году многих ранее осужденных генералов и офицеров говорил не столько о ренессансе армии, сколько о снижении восприятия ее как серьезной угрозы. Тем не менее ближневосточное обострение с активной вовлеченностью в него Турции дало некоторые намеки, что все не так просто и вооруженные силы политическую субъектность окончательно не утеряли. Когда турки сбили в ноябре наш самолет, в отечественных экспертных кругах озвучивалась не самая невероятная версия, что имела место провокация военных против Эрдогана. Причем среди закулисных организаторов провокации назывались американцы, разочаровавшиеся в непредсказуемом авантюристе Эрдогане и вновь поменявшие сторону в турецких политических раскладах.

Попытка военного переворота в июле 2016 года стала последней мощной попыткой армии отправить в утиль исламистский великодержавный курс и лично Р.Т.Эрдогана. Последней, возможно, лишь хронологически, но Эрдоган, включив жесткий авторитаризм пиночетовского образца, сделал все, чтобы и эсхатологически, в смысле — окончательно. В вооруженных силах прошли чистки размаха нашего 1937 года, пусть и с меньшей брутальностью. Власти Турции отстранили от должностей всех военных прокуроров и задержали целый ряд высокопоставленных военных. Также были задержаны более ста адмирала и генерала, более сорока из которых уже арестованы по судебному решению. Были уволены 8 тысяч сотрудников полиции были уволены. В дополнение к этому вычистили ещё 2360 полицейских, более сотни военных и 196 сотрудников министерства связи. Наконец, были отправлены в отставку 586 офицеров в звании полковника: 470 офицеров сухопутных войск, 71 офицер ВМС, а также 45 ВВС.

Впрочем, такие же чистки прокатились и по всей государственной системе, да и формально независимым учреждениям — массово увольняли преподавателей, чиновников, судей, медиков, журналистов. Однако переходить на долгосрочную пиночетовщину с отменой всякой демократии «султан» не стал, сохранив возможность политической и идеологической конкуренции и конфликтности, но в мирном русле. Свидетельством этого стал сначала прошлогодний конституционный референдум об упразднении поста премьер-министра и передаче его полномочий президенту, а затем и нынешние выборы. Нужно отметить, что, инициируя руками своей Партии справедливости и развития референдум о переходе к президентской, а де-факто квазимонархической форме правления, Эрдоган рисковал. Делал (и успешно сделал) он это для себя и под себя, но в итоге мог стратегически опростоволоситься, уже через год передав кресло-трон конкурирующей «фирме».

А «фирма», сиречь сторонники светского пути развития и конкретно кемалистская Республиканская народная партия выставила на выборы очень сильного кандидата — Мухаррема Индже. Он фактически поставил перед собой цель стать не полным антиподом Эрдогана, а Эрдоганом 2.0, только в другой оболочке и лучше. Индже оседлал любимого конька действующего президента — популизм. Он, несмотря на программную светскость, много говорил об уважении исламских ценностей (точно так же в России иные левые и либеральные политики говорят о том, что лично придерживаются Православия или как минимум симпатизируют ему, но отрицают клерикализм). Он много выступал перед курдами и в поддержку более снисходительной к ним политики, и хотя у курдов был свой кандидат, лидер ориентированной на национальные меньшинства Демократической партии Селахаттин Демирташ, появились намеки, что в случае второго тура Индже-Эрдоган курдские голоса могут уйти представителю РНР.

По части внешнеполитической программы Индже чем-то напомнил Никола Пашиняна, хотя такое сравнение, наверное, обидит и турок, и армян одновременно. Для российской аудитории он говорил о важности дружественных отношений с Москвой и желании сохранить все существующие соглашения, в том числе и военно-технические, при этом непосредственно своим избирателям, что отношения, конечно, нужны, но выгодные обоюдно, а не одной лишь России (словно копия с заявлений Пашиняна про ОДКБ и ЕАЭС). Он критиковал разрыв «ядерной сделки» с Ираном и грозился закрыть базу американских ВВС Инджирлик в случае отказа Вашингтона от экстрадиции Фетхуллаха Гюлена, а затем «уточнял», что имел в виду не полное закрытие, а лишь отправку американских летчиков «на каникулы». Индже реанимировал давно увядшие разговоры о вступлении Турции в ЕС, а также пообещал восстановить отношения с Дамаском и поучаствовать в сирийском мирном урегулировании. При всей своей многовекторности, доходящей порой до прямых противоречий, Индже по старой традиции восточной, да и вообще любой политики обвинял во внешнеполитической шизофрении…Эрдогана. Очевидно, что, став президентом, он во многом бы повторял политику предшественника: прибавилось бы предсказуемости и лояльности в отношениях с Европой, менее предсказуемыми стали бы отношения с Россией (хотя куда уж дальше-то), снизилась бы агрессивность и нахрапистость на сирийском направлении.

Все эти досужие разговоры «если бы да кабы» вполне могли бы превратиться в реальности. Накануне выборов многие социологи прогнозировали бы, что явный лидер первого тура — Эрдоган, но в случае второго тура фаворитом, скорее, будет уже Индже, который соберет практически все оппозиционные голоса. Соответственно, главной задачей правящего режима была победа в первом туре. Не самыми безоблачными были прогнозы и на парламентские выборы, где представлялась вероятной потеря большинства ПСР и их партнерами по коалиции — Партией националистического движения.

В итоге и коалиция набрала чуть больше половины голосов избирателей, и Эрдоган победил в первом туре — в обоих случаях результат около 53%. Но это именно что «чуть» преимущество. Турция, как мы уже сказали в самом начале, продолжает оставаться расколотой, причем довольно локализованно, а не дисперсно. Консервативная глубинка — преимущественно за Эрдогана, города — за Индже (у него чуть менее 31%), курдские территории — за Демирташа (чуть менее 8,5%). Еще 7,3% набрала Мераль Акшенер, кандидат от Хорошей партии (отколовшегося от Партии националистического действия кемалистского крыла). А значит, Турция останется страной острейших внутренних противоречий, выплескивающихся наружу; и наоборот, зигзаги турецкой внешней политики, например, в части отношений с Западом и сирийско-курдского вопроса, будут отчетливо сказываться на внутренней повестке. Перед нами по-прежнему больной человек Европы. Больной, но зубастый и мускулистый.

Станислав Смагин, заместитель главного редактора ИА «Новороссия»