Станислав Смагин: Для Крылова Донбасс был на светлой стороне мира

Умер Константин Крылов. Писатель, публицист, лидер незарегистрированной Национал-демократической партии.

Я не был знаком с ним лично, идейно мы совсем не были близки. Он русский националист, я тоже (предпочитаю более широкое определение «национал-патриот»), но это разные комнаты условно одной идеологии, даже не соседние.

При этом я никогда не мог усомниться в яркости, талантливости и неординарности этого человека. У него была удивительная черта – его тексты не вызывали противоречивых эмоций. С ними можно было либо в 25-30% случаев солидаризироваться полностью и безоговорочно, до последней буквы, либо в оставшихся 70-75% столь же безоговорочно отвергнуть. Вообще в его натуре чувствовалась тяга к делению мира на черное и белое без полутонов, и она сама была источником такого разделения. Недаром он исповедовал зороастризм, древнюю ближневосточную религию, в основе которой вера в мир как место бескомпромиссной борьбы злого и доброго богов.

Взять хотя бы обозначающее романовскую Россию словечко «добезцаря», кажется, придуманное им и уж точно им сделанное известным. Царская и советская Россия не так явно обозначает противоречие, даже «при царе» и «без/после царя» не так. А вот «добезцаря» это и вправду гимн идеально светлой былой России, которая прямо противоположна последующей темной, гимн из девяти букв. Можно не соглашаться с этим жутковатым разделением нашей истории на «до» и «после» и с этой идеализацией «добезцаря» (я не соглашался и не соглашаюсь), но словотворческий талант отрицать сложно.

Роль для русского национального движения этикетки «Крылов и еще несколько фамилий» и нарочитого сведения его к этим нескольким фамилиям и Крылову довольно неоднозначна. Однако когда на заре второго киевского майдана некоторые российские этнолибералы, типа Муждабаева, вскоре оказавшегося банальным крымскотатарским нацистом, писали, мол, Тягнибок конечно не самый приятный политик, но по крайней мере в отличие от русских националистов он не проламывает черепа среднеазиатским гастарбайтерам – я написал, что представить Крылова проламывающим череп гастарбайтеру можно только под расширителями сознания.

Не было бы счастья, да несчастье ненадолго помогло – интеллигентные тягнибоки победили, и в России возник крымско-донбасский компромисс. Он тогда казался постоянным или уж точно долгоиграющим универсальным критерием, отличающим своих от чужих. Увы – нет. Слишком быстро и слишком для многих идеологические свары, порой совершенно нелепые и откровенно раздуваемые сверху, стали важнее общих ценностей. Да и сам Донбасс, Новороссия для некоторых стали «не такими» и «не такого цвета».

Крылов был с Донецком и Луганском все эти шесть лет.  Всемерно помогал информационно, ездил лично, занимался гуманитарной помощью. Регулярно завершал свои очерки ехидным постскриптумом, обращенным к западным лицемерам и их российским пособникам – «так все-таки, кто сбил Боинг?». Он, белый докрасна, никогда, во всяком случае шумно и акцентировано, не жаловался на левый нрав и просоветские симпатии Донбасса. В его двоичной картине мира Донбасс был на светлой стороне. Это дорогого стоит.

Символично, что последний при его жизни номер его журнала «Вопросы национализма», очень много сделавшего для русской национальной мысли, но в последнее время из-за финансовых трудностей выходившего с громадными перебоями, был посвящен пятилетию Русской Весны. Этот номер вышел в конце прошлого года, и мне радостно – теперь особенно – что там была и моя статья.

Вечная память, Константин Анатольевич.