Донбасский синдром — большие проблемы вялотекущей войны

Для абсолютного большинства донбассовцев – гражданских и военных, ополченцев, членов их семей, волонтеров участие в войне идущей уже четвертый год до конца жизни останется главным событием всей биографии.

Одна моя знакомая, живущая с семьей в прифронтовом Петровском районе Донецка, призналась, что стала часто среди ночи вскакивать с постели. Проявилась выработанная за время постоянных обстрелов 2014-15 годов привычка бегать в подвал. «Тогда нас постоянно обстреливали ВСУ, да и теперь иногда сильно громыхает, – говорит она. – Мама до сих пор «отключается», когда смотрит на окно в гостиной, твердит как во сне, что оно опять может упасть на пол», – добавляет женщина.

Знаю случай, как одна семья с детьми, не выдержав грохота от разрывов нарядов, переехала с Петровки в центр города. Но и там младшее поколенье этой семьи преследовал жуткий вой летящих осколков. Дети вскрикивали во сне, часто без причины плакали.

«Несколько дней назад стояла в очереди в кассу в Республиканском (прим. супермаркет в ДНР), вдруг почувствовала, что мои ноги кто-то лижет. Я посмотрела и увидела большого белого щенка, а рядом мужчину в военной форме. То ли пьяного, то ли неадекватного. Он крепко держал собаку на поводке, а сам громко материл каких-то «врагов», кругом засевших в кабинетах, в то время как они на передовой воюют. На выкрики их «мочить» сразу сбежались охранники магазина, но, видимо, решив не связываться с военным, отошли в сторонку. Мужчина, тем временем подойдя к кассиру, спокойно заплатил за две бутылки спиртного и направился к выходу. Я тогда подумала, точно с передовой пришел. Понятно, что сложно им там. А тут, в городе такая спокойная, безразличная жизнь кругом. Резко это все резонирует с окопной жизнью», – делилась со мной очевидица события.

«Эхо прошедшей войны»

Известно, что пережитый военный опыт настолько меняет личность человека, что по возвращении к мирной жизни он уже никогда не станет прежним. Так было всегда. И после той, другой – Великой Отечественной, и после афганской, чеченских войн. Несмотря на малую освещенность этой темы в обществе, изучая скупые свидетельства ветеранов и гражданских лиц, понимаешь, какой тяжелый след оставляла война в их душах.

Благодаря СМИ и кинематографу, известно, что после завершения Великой Отечественной войны немало героев и орденоносцев попали в тюрьмы и лагеря за совершение тяжких преступлений. Привычка разрешать конфликты, применяя оружие (а его в послевоенное время на руках у населения было много), просто укоренилась в их сознании, и при малейшем конфликте срабатывал уже безусловный рефлекс.

Но Великая Отечественная война была народной т.е. в самой войне и обеспечении ее функционирования было задействовано практически все население, и это морально, психологически объединяло людей, так как   возвращаясь с фронта, фронтовики попадали не в чуждую среду. Кроме того, после войны практически каждый ветеран был моментально пристроен на работу по восстановлению инфраструктуры и сельского хозяйства страны. Поэтому поствоенный синдром (ПТСР), о котором было известно еще со времен гражданской войны в США, после Великой Отечественной был выражен не так ярко.

Не было тогда и так называемого «потерянного поколения», как во время афганской или чеченской войн, когда ветераны при их возвращении в мирную жизнь, чувствовали себя отверженными или отделенными от общества, настолько, что требовалась специальная социальная адаптация. Согласно данным Лаборатории посттравматического стресса и психотерапии при Институте психологии РАН под руководством Тарабриной Н.В около 17% ветеранов афганской войны страдали посттравматическими расстройствами психики. У ветеранов первой чеченской компании признаки ПТСР диагностировались у 19%.

Следует отметить, что в России активное изучение посттравматического стрессового расстройства как такового, насчитывает не более пятнадцати лет, по сути, его начало совпало с периодом перестройки. В начале 90-х открываются лаборатории при академии управления МВД, создается «Психологическое общество травматического стресса», поставившее перед собой задачу объединить специалистов России и стран СНГ в области травматического стресса. Примерно в то же время начинаются исследования поствоенного синдрома при главном управлении воспитательной работы вооруженных сил РФ.

«Это посильнее физической боли»

Сейчас мы знаем, что посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) в разных формах есть у любого, прошедшего войну: военного или гражданского. Ничто не проходит для психики бесследно. К сожалению, нет пока статистики по гражданским лицам, страдающим ПТСР. Игорь М. сейчас живет в Макеевке, переехал сюда из Славянска еще в 2014 году. Несмотря на кажущуюся «мирную» жизнь Макеевки, Игорь до сих пор своими мыслями в жарком июне 2014 года, в своем родном городе.  Он рассказывал, что в то время понял, как не защищен обычный гражданский человек в зоне боевых действий. И потом война никуда не уходит, она долгое время может присутствовать рядом, параллельно с мирной жизнью. «У моей жены были серьезные ранения. Сейчас все позади, но депрессия не проходит. Это посильнее физической боли. В процессе ее лечения я соприкоснулся с людьми, которые оказались в аналогичной ситуации. Наша медицина не приспособлена для оказания помощи этим людям. Если бы все люди, пострадавшие от войн, объединились и создали организацию по защите своих прав. Я верю, что Славянск будет наш. Но, я считаю, что это безразличие кругом, отсутствие сплоченности и то, что государство фактически самоустранилось от выполнения своих функций в отношении нас, мирных людей, пострадавших в зоне боевых действий, – это все выгодно нашему врагу», – говорит мужчина.

Один из основных признаков поствоенного синдрома, который в первую мировую войну называли «тревожное сердце» – сильное сердцебиение. У моей знакомой журналистки, всегда очень спокойной, уравновешенной женщины, потерявшей близкого человека, пульс стал 170 ударов в минуту. Врач скорой помощи медленно ввел лекарство, и женщина пришла в себя. Пульс нормализовался. Врач тогда сказал нам, что так начинается   посттравматический синдром.

Кроме стариков и женщин, есть еще одна возрастная прослойка в Донецкой Народной Республике, многие из которой пока знают только войну. Это дети войны. «У нас учатся дети, которые до сих пор психологически подавлены. Когда пытаешься с ними петь, они могут вообще не откликаться, – рассказывала одна респондентка, учительница из Шахтерска Виктория С. – Они очень серьезные. На уроках до сих пор они рисуют детей, изувеченных войной, танки, осаду, еду, с которой в 2014 году были проблемы».

«Даже если теперь дети ходят в школу, нет проблем с едой и медицинским обслуживанием, война продолжается уже четыре года, и это естественно накладывает отпечаток на детские мечты, на их психику», – рассказывает Виктория.

Именно этим детям неминуемо предстоит выстраивать новое, послевоенное общество в Республике.

«Но я всегда поясняю родителям, человек очень стрессоустойчив. В нас заложены огромные резервы восстановления, и если мы пережили 2014-15 годы, мы стали более адаптированы к происходящему. Поэтому я знаю, что у нас на Донбассе, никогда не будет феномена «потерянного поколения» – добавляет она.

Известно, что этот феномен, о котором упомянула педагог, порождается несправедливыми войнами за «непонятное» дело, не принимаемыми обществом, когда возникает комплекс вины или синдром реванша. Однако его проявление имеет место и после победоносных и справедливых войн.

«Бойцам и помощь психологов очень нужна, и нормальная поддержка со стороны врачей»

Особенно важным, скорее даже решающим, является отношение самого общества к ополченцам, ветеранам после их возвращения из зоны военных действий. Это касается как наличия специальных программ государственной поддержки и адаптации ветеранов к мирной жизни, систем социального обеспечения и т.п., так и отношения к ним в обществе на уровне «психологии обывателя». Героический образ в массовом сознании удерживается недолго, и для того чтобы его сохранить, необходима целая система целенаправленных мер по поддержанию «исторической памяти».

Недавно, знакомому ополченцу один городской чиновник, отмахиваясь от его нужд, бросил казенную фразу. «Ну и что, что ты воевал? Все воевали!». Мой знакомый, расценив это как попытку примазаться к участию в боевых действиях, еле сдержался.  Еще более сильно действует формулировка «Я тебя туда не посылал!», которая ясно выражает желание «откреститься» от этой войны, выставив при этом ее участника виноватой стороной.

Боец, служивший в отряде «Палестинцы», награжденный георгиевским крестом ДНР «За мужество», медалью «За боевые заслуги Новороссии» рассказывал, что переживает он не за себя, а за других ребят, потому что они молодые и все принимают близко к сердцу: им и помощь психологов очень нужна, и нормальная поддержка со стороны врачей. И, конечно же, моральная поддержка.

«Самое мерзкое, как с нами общаются, на комиссиях разговаривают, где инвалидность устанавливают, МСЭК, кажется, или в больницах, как со скотами — пацанам прямо в лицо говорят: «Мы вас туда не посылали». Помните, так когда-то говорили «афганцам», которые возвращались с войны? — возмущается боец. — Я бы за такие слова сразу в морду дал, а парни молчат. А по ночам им кошмары снятся: как пацаны наши на гранатах подрываются или как убивают товарища».

Отдельная история с медицинской помощью и протезами. Республиканские госпитали и больницы осуществляют медицинскую помощь военнослужащим насколько позволяют их финансовые возможности. По словам бойцов, «зачастую в них нет ни нужных лекарств, ни тем более протезов». На дорогостоящее лечение, по словам ветеранов, не стоит даже надеяться, протезируются они в основном за свой счет или деньги сочувствующих. Многие бойцы откровенно говорят, что государство никак не помогает раненым, никаких компенсаций семьям погибших тоже нет. Все лечение и пособия ополченцы получают от волонтеров или общественных организаций из России.

О реабилитации военнослужащих и членов их семей в ДНР официально заговорили только в июле 2017 года. Тогда в Донецке состоялся брифинг, посвященный организации реабилитационного лечения, о чем сообщила пресс-служба Министерства здравоохранения ДНР.

В ходе брифинга отмечалось, что «в связи с ростом числа заболеваний и травм, приводящих к инвалидизации, особенно остро проявившихся на фоне ведения боевых действий, возникла необходимость охватить дополнительные контингенты, нуждающиеся в реабилитации, к которым, в первую очередь, относятся военнослужащие армии Донецкой Народной Республики и члены их семей, а также население, пострадавшее во время боевых действий, с соматической и психосоматической патологией».

На деле же, по словам заместителя председателя ОО «Возрождение Донбасса», бывшего военнопленого Константина Голубничего, в Донецкой Народной Республике реабилитация военных проводится крайне слабо, а социальная адаптация к мирной жизни вообще не проводится.   «По моему мнению, это неконструктивно и вредно. Многие бойцы, отвоевавшие два-три года на передовой, возвратившись в «мирную» жизнь, видят людей, занятых своими делами, видят, что опять работают кафе и рестораны, в которых сидят люди в военной форме с наградами, в то время как на передовой часто просто не хватает людей. Пришедшие с фронта не понимают этого. Не секрет, что у нас существует также огромная разница между жизнью центра Донецка и той жизнью, которую ведут люди прифронтовых районов. Все это, понятное дело, не способствует консолидации общества. Поэтому перед тем как отправлять бойца в «мирную» жизнь, он должен пройти психологическую адаптацию. Я общался со многими пришедшими с фронта, и они рассказывали мне, что оставлены один на один со своими проблемами и чтобы не сорваться, иногда вынуждены прибегать к алкоголю. Это очень опасно. Ведь в таком состоянии человек не понимает, что делает. Я считаю, что должна быть организована совместная работа Министерства здравоохранения Республики с Министерством обороны. Минздрав должен располагать списками уволившихся в запас, с которыми должна проводится ежедневная работа специалистами соответствующего профиля – медицинскими психологами, реабилитологами до тех пор, пока человек не будет спокойно воспринимать мирную жизнь» – подчеркивает Голубничий.

На данный момент в ДНР специальных профильных учреждений такого уровня крайне мало. Вернее, их всего два – Республиканская клиническая психоневрологическая больница и медико-психологический центр, который организован на базе Республиканской клинической больницы профессиональных заболеваний. Стационар в центре рассчитан всего на 400 коек, это ничтожно мало для такой большой конгломерации как Донецкая Народная Республика. Ведь только в Донецке проживают более 900 тысяч человек, 35% населения которого находится на прифронтовых территориях.

Недавно Главный внештатный психотерапевт Министерства здравоохранения ДНР Валерия Воеводина, которая также приняла участие в пресс-конференции, сообщила, что «при необходимости помощь в приеме и лечении пациентов будут оказывать специалисты Республиканской клинической психоневрологической больницы». Но ведь это вялотекущая война, а не мирная жизнь, когда лечение оказывают при необходимости. Реабилитационные действия должны являться первоочередной задачей для руководства Республики, в противном случае, ее просто не с кем будет стоить и некому. Недавно мне рассказали об одном характерном случае. Боец с передовой пришел в забегаловку, расположенную буквально через три километра от линии фронта, за спиртным. После чего, выйдя на проезжую часть, достал автомат и устроил в неадекватном состоянии беспорядочную стрельбу. Ему дали два года. Казалось бы, справедливое «наказание», но возникает много вопросов, на которые нет ответа. По сути, «реабилитационные» действия «подменяются» для желающих сбросить стресс открытием новых пунктов общепита, расположенных каким-то удивительным образом поближе к линии фронта. Впрочем, заведений, предоставляющих общеизвестное «средство» забвения от неутихающей боли, социального отчуждения и целой гаммы чувств, с которыми пытаются бороться фронтовики, достаточно много и работают они почти круглосуточно.

По мнению психологов, самая сложная категория людей, которой в Республике большинство — это те, кто идет воевать, повинуясь чувству долга. У них в процессе подготовки, обучения, и в процессе войны вырабатывается и фиксируется рефлекс на войну, но не формируется обратный рефлекс. Кстати, у тех, кто черпает жизненные силы в риске, и пополняет иностранные легионы или контрактные армии, тормозной рефлекс, связанный с прекращением войны, по существу, врожденный, а у людей «мобилизованных и призванных» такого врожденного тормозного рефлекса нет. И уж если человек получил в этой области профессиональные навыки и закрепил их во время военных действий, то они сохраняются у него до конца его дней. Синдром начинает проявляться спустя 3 месяца после боевых действий. Бойцы, попав в «мирную» жизнь, испытывают непреодолимую потребность снова «погрузиться» в прошлое, в военную обстановку. Зачастую воевавшие не обращаются за помощью сами, вместо этого они остаются дома, часто уходят в запой. Главная задача государства помочь таким людям восстановиться душевно и морально. По словам Главы ДНР Захарченко, они должны быть уверены в том, что Республика помнит своих героев.

Наталья Залевская специально для ИА «Новороссия»