Станислав Смагин: На Дерибасовской стабильно непогодин
В начале статьи — небольшой мемуар. В 2015-2016 годах автору этих строк посчастливилось публиковаться в разделе «Мнения» газеты «Известия», когда его возглавлял Борис Межуев. Это был звездный час отечественной консервативно-патриотической журналистики, объединивший очень разных людей, существенно р
В начале статьи — небольшой мемуар. В 2015-2016 годах автору этих строк посчастливилось публиковаться в разделе «Мнения» газеты «Известия», когда его возглавлял Борис Межуев. Это был звездный час отечественной консервативно-патриотической журналистики, объединивший очень разных людей, существенно расходящихся между собой по историческим и актуальным вопросам, порой конфликтующих лично, как давно завоевавших популярность, так и только начавших свой разбег. Но все они были поистине яркими личности, пусть и с разными оттенками яркости, от солидно-умеренной до скандально-эпатажной.
На этом сиятельном фоне невыгодно выделялся некто Всеволод Непогодин, про которого было известно, что он одесский писатель, журналист и автор романа о трагедии 2 мая 2014-го. Его колонки, выходившие раз, а то и два раза в неделю, были серыми и невзрачными, как и сам автор в жизни, выполненными в стилистике «попал под лошадь», а изредка попадавшиеся в них попытки завернуть какое-нибудь словесное коленце вызывали неизменную неловкость ввиду их столь же неизменной провальности. Казалось, Непогодин за неимением лучшего или нежеланием его искать просто закрывает вакансию русскокультурного представителя Новороссии и конкретно Одессы, в меру сил и таланта бичующего украинский режим, Саакашвили как одесского губернатора и т.д. и т.п. Правда, дополнительно смущало, что при этом режиме и при этом Саакашвили писатель прекрасно устроился и даже стал заместителем главреда какого-то местного издания. Смущали и сомнительные непогодинские комментарии относительно Донбасса, время от времени попадавшиеся на Фейсбуке.
В конце января 2016 г., на закате межуевской эпохи, я опубликовал статью «Объединенные ватники Юга России», посвященную общественно-интеллектуальной инициативе «Юг России», выдвинутой тогда Андреем Пургиным. Борис разместил ссылку на статью у себя на странице в соцсетях. Пан Непогодин пришел в комментарии (ранее мы напрямую не общались) и задал вопрос, начатый со слов «аффтар, скажи мне, а». На мое вежливое указание, что мы не пили и в одной подворотне не валялись, Непогодин разразился приступом логореи, впрочем, такой же незатейливой, как и его статьи. Он оскорблял Пургина, называл политических эмигрантов, покинувших Одессу и Новороссию, инфантилами, маргиналами и политическими трупами, не сумевшими подстроиться под обстоятельства, сам же своего умения под эти обстоятельства подстроиться абсолютно не стеснялся и даже им бравировал, рассказывая, как у него в нынешней Одессе все хорошо. На мое предложение не бросаться камнями, находясь в стеклянном доме, ответил «не учите меня жить — дайте лучше денег». На том и разошлись. Через пару недель на пресс-конференции в Ростове, посвященной старту «Юга России», я с иронией рассказал об этом эпизоде, правда, из каких-то дурацких остаточных соображений корпоративной солидарности не назвав имени и фамилии своего собеседника.
Из «Известий» мы вскоре ушли всей компанией, кто-то чуть раньше, кто-то чуть позже. Статьи бывшего «коллеги» в украинских и других российских СМИ вместе его публикациями на Фейсбуке продолжали периодически попадаться мне на глаза. В российских статьях он заметно более сдержанно, чем раньше, критиковал отдельные черты украинской действительности, на Фейсбуке же и в укроСМИ безо всякой сдержанности почем зря поливал Россию, Новороссию и Русский Мир. Многочисленные российские знакомые персонажа пожимали плечами и старались делать вид, что не замечают происходящего, хоть периодически кто-нибудь не выдерживал и посылал его по матушке; так, например, поступил Павел Раста, знавший Непогодина под сетевым псевдонимом «Ваха со Среднефонтанской» лет десять. Правда, в конце 2016-го большинство от него отвернулось — после следующего комментария к катастрофе самолета Ту-154 возле Сочи: «Ту-154 у них упал — яка прикра несподиванка! Вы бы еще на этажерках времен Уточкина в Сирию летали! Днем выйдет Путин, ответит на вопрос журналиста, что случилось с самолетом: «Он упал». Вам как всегда на уши навешают лапши в стиле «виновные будут наказаны» и «подобное больше не повторится». Назначат крайними каких-нибудь безобидных и невиновных авиадиспетчеров из Краснодара. И все будет по-прежнему — ржавые корыта советской сборки будут летать и падать, а вы будете это молча глотать и разбиваться в них насмерть. А всё потому что вы рабы и привыкли держать язык в ж..!».
Далее Непогодин, отлученный от российских изданий и большей части прежнего круга знакомств, в СМИ украинских не ограничивал себя уже ничем. А где-то с прошлой осени я и другие люди, знавшие пана письменника по его былому амплуа «русского патриота с украинским паспортом», с удивлением заметили, что его стали приглашать на российские политические передачи и ток-шоу, куда он приходил в неизменной вышиванке и успешно отыгрывал роль туповатого украинского радикала уровня примерно Ковтуна, благо по части туповатости там и играть ничего особо не надо было. И вот в понедельник «Ваха» достиг пика своего успеха — его с гневным матом выгнал из студии сам В.Р.Соловьев. Причина — оправдания Непогодиным Бандеры, у которого, оказывается, не было в борьбе с СССР альтернативы тому пути, который он избрал.
Понятно, что это с огромной долей вероятности, приближающейся к абсолютной истине, спектакль, укладывающийся в общую линию российских ток-шоу — «не можем победить Вашингтон и даже Киев на поле боя, даже дипломатического, так победим хотя бы в телевизионной студии». Тут главное, что Непогодин такую роль злого клоуна и мальчика для битья (словесного, за буквальное — двойная такса) соглашается, а еще главнее и показательнее — сам пройденный за несколько лет путь от «хорошего украинца» до «плохого».
Кажется, истинному украинцу — в данном случае медиа-украинцу — вообще все равно, какую именно роль в конкретный момент времени играть. Возьмем, допустим, «политолога» Вадима Карасева, на все тех же российских ток-шоу вопящего из одного загончика с прочими ковтунами и трюханами. Если почитать его комментарии родным украинским СМИ, можно только подивиться, насколько они в целом вменяемы — осуждает бойню в Донбассе, называет ее братоубийственной, не в восторге от культа Бандеры, иронизирует над сторонниками мнения, что Украина в составе СССР была колонией, утверждая, что, напротив, она была чуть не государствообразующей республикой. Вероятно, эти высказывания как раз искренни, ибо никаких дивидендов в нынешней незалежной они не сулят, это почти самый край допустимого в рамках украинского политического консенсуса, через Зеленского ближе к Бойко. Но в РФ востребованы иные песни — и Карасев поет то, за что платят. Кстати, не только платят, но и предоставляют другие гласные и негласные привилегии. Мне рассказывали про «Ваху со Среднефонтанной», что, встретив в Москве свою знакомую русскую активистку с Донбасса, он крикнул ей в лицо, что ее ждет Лукьяновское СИЗО Киева — и она даже не смогла дать в ответ пощечину, ибо депортируют. У непогодиных, карасевых и прочих цимбалюков (помните, как трогательно хлопотала об этом Цимбалюке МИДовская Мария Захарова, когда он за хулиганство попал в полицию?) прав на российской территории больше, чем у донбассовцев.
Все это доказывает, что любое украинство, кроме сугубо бытового этнокультурного, эквивалентного малороссийству, вредно и опасно. Любое, проистекающее из политического, и медийное — в первом ряду. При этом не суть важно, о «хороших» или «плохих» конкретных украинцах идет речь, ибо их текущий окрас зависит лишь от окружающей обстановки и предложения, а «хороший» украинец, буквально на глазах, словно хамелеон, становящийся плохим, способен убить веру не только в Украину, но и в человечество. С украинством как институтом и феноменом надо кончать. Как, разумеется, и с российским положением дел, при котором политическому и/или украинцу полагается особое довольствие, а «плохому украинцу» еще и социальный статус намного выше, чем у какого-то русского активиста с Донбасса.