Украинские особенности русского и славянского братства

Понятие Украина, как государство, появилось в ХХ веке. Вообще, это определение славянского корня (крайна, оукрайна, украйна, край), применялось для земель, окаймляющих державный центр. На Руси, краем, порубежным с Диким полем кочевников, был юг Переяславского и Рязанского княжеств. В истории (если не считать административных краев РСФСР и РФ) «украинное имя» закрепилось за Поднепровьем, благодаря во многом полякам, для которых берега Днепра находились на юго-восточной окраине Речи Посполитой (см. карту Боплана XVII в.). Потом и царские земли, колонизированные беженцами из Польши стали называться Слободской Украйной. А в СССР название Украина распространилось на всё Северное Причерноморье и дальше вслед за Солнцем.

Московиты чаще употребляли слово Малороссия из уважения и сыновьей любви к освящённому стариной Киеву с его Лаврой — к Мати Городомъ Рускымъ. Малая Русь – это не только меньшая по размерам часть древней Руси, это изначальное гнездо, материнское лоно Святой Руси. Демонстрируют вздорное невежество те из нынешних, родство забывших «укров», которые оскорбляются якобы «москальской кличкой» Малороссия (как «приснопамятный» пан прэзыдэнт Ющенко).

До 1917 года понятие Украина в Российской империи было равным понятиям Поволжье, Беломорье, Сибирь, Дальний Восток, а украинцы были не более нэзалэжны от Петербурга-Петрограда, чем волжане, поморы, сибиряки (чалдоны). Но почему во всех землячествах идея независимости от центра была достоянием горстки безобидных чудаков, узкокраевых патриотов, а украинская окрэмость из маргинальных голов распространилась в массы? Этому много объективных причин. Но главная из них в том, что украинцы, хоть и близкородственны великороссам, но этнос самобытный на общерусском поле. Отдельный не только сложившимся к третьему тысячелетию языком (мовой), но и мироощущением. Украинец, (в добром просторечии «хитрый хохол») — это брат, который «себе на уме», который всегда внутренне жил окрэмо, повторяя «моя хата з краю». Он, не мучаясь «чуттям йедынойи родыны», участвовал в сломе забора между своим участком и владением соседа-великоросса, который уверял хозяина хаты, веря своему заблуждению, что они, «бля бу!», братья — единокровные и по духу. Потом, спустя 350 лет, брат-украинец так же старательно стал возводить новый забор, улучив момент, когда русский «брат» расслабился, устав от огромного расстроенного хозяйства. Притом, за время такого отнюдь не взаимного «братства» личный участок хитрого хохла увеличился в разы, ведь москали – дурни люды (вроде так у Кобзаря). Всевластный инородец из Симбирска с кацапской фамилией раздарил всем союзнонерушимым «братьям» и «косящим» под братьев, всё что мог: Киеву, например, южные губернии от Северского Донца до днестровской Затоки, освоенные, в основном, переселенцами из центральных губерний Российской империи. Достались придуманной (с мудрости или сдуру?) УССР и западные земли донских казаков. Украинизация, как мина под общерусское единство, грозила и Кубани, и Зелёному клину на востоке возрождённой большевиками под названием СССР империи. Ленинским путём пошли продолжатели великого дела освобождения угнетённых народов от угнетателя – великоросса, шовиниста-тюремщика (согласно мнению Гениального Вождя и прочая, и прочая). После ВОВ в состав УССР вошли Галиция и Волынь, Пудкарпатская Русь (Закарпатье), Буковина (7 новых областей, плюс Бессарабия). И наконец царский подарок «братам навик» от сына курского хохла с кацапским окончанием фамилии – Крым. Республика достигла таких размеров территории и населения, что грех было бы не воспользоваться при благоприятном моменте «правом большого и сильного» в союзе нерушимом республик свободных, сплочённых навеки великой Русью, как пелось в первом куплете советского гимна.

Корни сепаратизма

Сепаратизм всегда тлел в просвещённых и власть имущих кругах малороссийского общества, то разгораясь, то угасая по ситуации. Мощно вспыхнул вскоре после смерти Богдана Хмельницкого в 1657 году, когда казацкая верхушка, неохотно присягнувшая царю Алексею Романову тремя годами ранее, стала тяготиться контролем Москвы, ограничивающим её беспредельное своеволие.

В советской школе нам внушали, что в середине XVII века украинский народ поднялся против гнёта польских помещиков – за волю и воссоединение с братской Россией. Действительно, гнёт ненасытной католической шляхты и ополяченных потомков старой киевской знати был невыносимым для чёрного руського люда, как (и только так!) называли себя землепашцы греческого вероисповедания на территориях бывшей Киевской Руси, захваченных Литвой и Польшей после Батыева нашествия). Крестьяне из долины Днепра массово переходили на царские земли (Слобожанщина — ныне Харьковская и Сумская области). Покровительства царя просили также руськые единоверцы других сословий, грамотеи, спрос на которых увеличился в Москве при восстановлении страны по лихолетью самозванцев, с изгнанием поляков. Горючего материала на православном юго-востоке огромной польско-литовской державы (од можа до можа) воинствующего католицизма накопилось достаточно для всенародного пожара. Гетмана Хмельницкого, панов полковников и запорожское лыцарство печалило не страдание простого народа. Они были сильно обижены крулем, которому охотно служили за щедрое вознаграждение, иногда бунтуя по настроению. Но тот упрямо не отзывался на их настойчивые, слёзные просьбы о даровании им шляхетских привилегий. Оставалось высечь искру в нужном месте и в нужное время. Что и произошло за порогами в 1648 году. Но самостоятельно отделиться от Речи Посполитой у повстанцев не хватало сил.

Помощь предлагали Стамбул и Бахчисарай. Москва колебалась. На Переяславской Раде в январе 1654 года верх под давлением простых казаков взяла «промосковская партия», взывавшая к православным чувствам. Стрельцы и дворянская конница выступили в поход на помощь Хмельницкому. И тут раз за разом – предательские удары в спину. В разгар 13-летней войны, при частой смене случайных гетманов после блистательного Богдана, начались измены малороссийских верховодов своему сюзерену: одни готовы были вернуться под королевскую руку, другие ставили на Стамбул, третьи выбирали, кому б ещё «виддатыся» подороже; четвёртые, в обмен на лукавую верность Шапке Мономаха, выторговывали себе такие привилегии, что в Кремле уже были близки к тому, чтобы отпустить этих неуправляемых печенегов на все четыре стороны. Начался длительный период украинской смуты, названный Руиной. Она ослабляла общее государство, приросшее в 1654-67 годах Левобережьем и… проблемами. А ведь в то время России пришлось не только вести тяжёлую войну с Польшей, но отбиваться от ежегодных набегов крымчаков-Гиреев, усмирять «вора» Стеньку Разина и Медный бунт, переживать раскол церкви. Вот такова увертюра к совместной истории «двух братских народов». Её пафосной вершиной стало сражение под Конотопом всего-то через пять лет после Переяславской Рады. Теперь те, кто вопил царским послам «навикы разом!», предательски, совместно с крымскими татарами, истребили арьергард царского войска, почти всю дворянскую конницу; погиб доблестный воевода князь Пожарский (сородич Героя 1612 года). Не спас тогда Господь русских воинов от таких «братьев».

Петру I, наученному бдительности шведолюбивым гетманом Мазепой, удалось привести в кое-какое подобие порядка эту степную по своему происхождению вольницу. Но только Екатерина II своим немецким умом поняла, чем приманить своих панов полковников и есаулов. Она дала им то, чего они ждали, требовали от Варшавы и Москвы, ради чего Хмельницкий заварил кровавую кашу. Спустя век после того, как в местечке Андрусово Варшава признала себя побеждённой, как Левобережье Днепра отошло царю, а тот ещё прикупил Киев, верхушка лыцарства, не говоря уже о «рыцарях беспортошных», оставалась без вожделенных привилегий. Долго пришлось им, бедным, ждать, пока русские государи не переродились в немцев. Наконец, в 60-80 годах Века Екатерины, казацкая старшина была введена в дворянское достоинство. Кандидатов всё прибывало, так как императрица уже прибрала к своим рукам и Правобережье, принялась делить с Берлином и Веной саму Польшу. Регулярные части РИА беспрепятственно вошли в Запорожье, а казацкие курени охотно переселились на тучные чернозёмы Кубани боронить кавказские рубежи Империи. Новые владельцы крепостных душ, сняв шаровары и прикрыв осэлэдци пудреными париками, ёщё не облагороженные идеями гуманизма, в отличие от старого столбового дворянства, стали так неистово выжимать из холопов соки, что самим императорам не раз приходилось вмешиваться, чтобы умерить пыл выскочек из грязи в князи. Их литературные портреты сочно раскрасил Квитка-Основьяненко в повести «Пан Халявский».

Сепаратистские настроения среди бывшей казацкой вольницы резко убавились. Но недовольные, не успевшие или не сумевшие отхватить лакомый кусок от долгожданного пирога, продолжили безопасную для себя фронду за закрытыми дверьми гостиных. Это оттуда вышла лживая, питающая краевой национализм «История русов», там начались героизация царского изменника Мазепы и создание мифов о жестоком разгроме вражими москалями Батурина, резиденции двуличного гетмана-сладострастника. Н. Ульянов назвал «Историю русов» катехизисом националистов. Неиссякаемым источником малороссийского национализма стало так называемое «козакування» — смакование стародавних легенд, «дум» бродячих кобзарей, рукописных и устных сказаний, новых подражательных сочинений** о якобы золотом веке конституционной казацкой республики равных, доблестных и счастливых в своей одинаковости лыцарях Запорожья, погубленных пидступною Катэрыною. Эти выдумки распространялись среди разночинной молодёжи, концентрировались в киевском и харьковском университетах. Там нашли внимательную аудиторию в лице поляков империи и пропольски настроенных малороссов (яркий пример – «украинопольский метис» Франтишек Духинский, перебежчик в английскую армию во время Крымской войны. Прощённый Александром II, он эмигрировал во Францию, где создал теорию туранского происхождения великороссов, якобы извечных врагов чистых славянорусов-украинцев). Царское правительство снисходительно относилось к этой фронде, считая её безобидной, тешащей провинциальный патриотизм. Никакой заслуживающей внимания правительства базы кабинетные заговорщики не имели, настроения землячеств создавали временные пыльные завихрения, не больше того. Административные границы губерний в империи дальновидно рассекали инородческие территории, о национальных округах никто и заикнуться не смел***. Подавляющая масса малороссов всех сословий без принуждения, честно и ответственно служила единой державе всех разноукладных русов, оставалась верноподданной. Полки, сформированные в малороссийских и причерноморских губерниях, держались в сражениях с внешним врагом общей родины так же доблестно и стойко, как и воинские соединения Великороссии. Единственным заметным явлением украинского национализма в XIX веке стала возбуждённая жаждущими реванша поляками и поддержанная Парижем идея Наполеониды. Так предполагалось назвать вассально зависимую от Франции гетманщину, которая будет провозглашена на левобережье Днепра (с возвращением правобережья возрождённой Польше), когда царь Александр капитулирует перед Наполеоном в Москве. Казацкую самостийность поддержали некоторые полтавские помещики, отдельные горожане-разночинцы; заговорщики располагали пятью, от силы, тысячами сабель, чтобы, за волю, рубить в капусту москалей. Но даже помахать саблями не успели, финал известен. О Наполеониде подробно написано немало, рекомендую автора сайта «Завтра» Н. Ярёменко: http://zavtra.ru/blogs/malorossyi-otvergli-napoleonidu 

Веками бок о бок существовали говорившие на русских (!) диалектах православные великороссы, украинцы-малороссы, белорусы, открытые поэтом Некрасовым. Всех их именовали русскими не только официально; так они называли сами себя, лишь уточняя региональную особость при необходимости или по желанию. После 1914 года в Петрограде не особенно обеспокоились созданием отдельных лагерей в немецких странах Четверного союза для военнопленных, которые «балакають на мови». А ведь немец ничего не делает без дальнего прицела. В Берлине и Вене прекрасно понимали, что русский русскому скорее глаз выколет, чем инородцу, и вскоре это наблюдение подтвердит гражданская война. Возникшие тогда незалежные бабочки-однодневки УНР и ЗУНР, просиявшие в свете самостийности гэтьман Скоропадский и голова Директории Петлюра, отаманы и батькы удивили своим многоголовым и слаженным явлением близоруких, хлопавших ушами наивных общерусов. А ведь в Вене ещё полвека назад началась с немецким тщанием последовательная работа по созданию в Галиции, населённой русинами, второй Украины, с намерением присоединить к ней Украину российскую. Значит, на Западе не преуменьшали сепаратистских тенденций «братьев во славянстве», в целом, и «русского братства», в частности.

Во Вторую мировую войну особого рода украинцы станут лучшими лагерными надзирателями, карателями и палачами. К слову, и в царской России хороший исполнительный полицейский, унтер или кандидат в унтеры, имел фамилию с окончанием на «нко» или «чук», или вообще Занедбайло. Не большее впечатление, чем успехи Вены в воспитании украинцев в русинской среде, на дубовые великорусские головы произвёл и украинский интегральный национализм, развитый до высшей степени русофобии теоретиком ОУН Донцовым, сыном русского(!) торговц из Мелитополя.

Царское правительство, косвенно потакая националистам-малороссам, хотя бы не несёт прямой вины за превращение отдельных ручейков в бурный поток, который на рубеже тысячелетий затопит всё Северное Причерноморье и даже русский Крым. А вот Советская власть не просто способствовала развитию национализма и сепаратизма на самом важном краю СССР, она его подгоняла.

Браття навик

Ни один из семёрки самовластных вождей не оказался дальновидным в решении т. н. национальных вопросов. Все верили в вечность и абсолютную мощь СССР. Ленин в 1922 году заложил под Союз гибельный заряд с часовым механизмом, срабатывающим от износа шестерёнок, создав УССР, как крупный противовес Российской федерации, которую продолжал осознанно бояться. В границах этой республики (с правом выхода в стан врагов и выноса имущества) оказались, кроме этнических малороссийских земель (Киевщины, Полтавщины, Подолии), также Слобожанщина, Донбасс, Криворожье, Одесская область – буквально вся Новороссия.

Первые 10 лет советской власти здесь стала проводиться насильственная (по отношению к неукраинцам) украинизация. Далеко не во всех городах были школы с русским языком обучения. Потом Сталин спохватился, русские школы стали открываться в городах по желанию родителей. Вскоре практически вся городская детвора южнее 49 параллели стала вновь учиться на родном для них русском языке, с обязательными уроками мовы. Но сельские школы даже в областях исторической Новороссии, остались украинскими, и это в своё время тоже сыграет на руку националистам и в Мариуполе, и в Херсоне, и в Николаеве, и в Одессе. Присоединение Сталиным к Украиской ССР западных регионов, населённых русинами (правильно русыны), которых Вена и Варшава к тому времени в большей части перевоспитали в «настоящих украинцев», вообще сыграет едва ли не главную роль в отрыве Украины от России.

Тому будет способствовать близорукая политика правившей бесконтрольно партии коммунистов, её опора на местные кадры, искусственное препятствие конкуренции культур, преступная слепота при приёме в партию чужаков и скрытых врагов, которым «партбилет под сердцем» помогал в карьерном росте, усиливал их власть и влияние.

Советская власть, безмерно, во всём потакая «украинскому брату» в тройке «братьев-славян», рассчитывала на развитие в них добрых чувств, в первую очередь – «чувство единого родства» по выражению приближённого ко двору ЦК КПСС поэта. Но научила лишь сугубо внешне, ради своих благополучия и безопасности, выражать покорность и верность власти, безудержную лесть в её адрес и славословие даже в самых провальных делах. Зато из украинского карлика-националиста вырос националист-гигант, умеющий ждать своего часа, не рискуя. И дождался.

В истории множество примеров создания стран целенаправленными усилиями их пассионариев-строителей, способных на самопожертвование ради общей высокой цели. При этом формируется гордый, сильный духом народ, умеющий сострадать неудачникам реальной поддержкой, народ-гуманист. И совсем мало примеров, когда сообщество мечтателей о своей собственной, домашней, державе получает её из других рук. Украинцам их обширную страну преподнесла на «блюдечке с голубой каёмочкой», когда тоскливые националисты и не смели мечтать и ждать, Россия, сбитая с толку, как оказалось, безжизненным учением о Городе Солнца. Но, принимая такой немыслимый, редчайший дар, не в силах от него отказаться, одариваемый расплачивается своим уязвлённым самолюбием, страдает. Не секрет, что самый неприятный нам человек тот, которому мы должны быть, по правилам морали, по гроб жизни обязаны ответным, равноценным добром. Когда у нас нет такой возможности, то желательно, чтобы наш благодетель исчез с глаз долой, лучше – навсегда.

Уже с первых дней свалившейся, как кирпич на голову, незалежности «украинский брат», уверяя себя и весь мир, что это он сам «выборював волю», запылал всеми недобрыми чувствами к безумному москалю, который-де веками «гнобыв» «волэлюбну украйинську нацию, справжню Русь».

Как же, «настоящему наследнику древней Руси» принять ключи от державы из рук какого-то болотного турана!? И желанно, и унизительно! Как смотреть эуропэйцю самостийной Хохландии в очи московському азыату? Легче эти глаза выколоть, вообще, уничтожить этого… этого найбильшого ворога. Амэрыка опоможе… Вот таковы вкратце особенности русско-украинского т.н. братства.

Сергей Сокуров

russmir.info

Мнение автора статьи может не совпадать с мнением редакции