Россия и Запад: почему интеграция невозможна

С 1991 года и примерно по 2014 – в российском обществе, по крайней мере прогрессивном, и в российском политикуме – бродила идея о возможности интеграции России в институты Запада, в частности – вступление в ЕС. Удивительно – но равнозначная и не менее ошибочная теория была и с той стороны – что возможно принять восточноевропейские страны в Европу и тем самым они станут Европой. Точкой слома стала попытка начать прием в ЕС Украину. Эта попытка привела к гражданской войне и самому серьезному общеевропейскому кризису, начиная с 1945 года – но попробую доказать, что и успешное подписание Евроассоциации – все равно ничего не дало бы. Украина не стала бы Европой и украинцы не стали бы европейцами. Как не стали европейцами жители восточноевропейских стран. В Польше и Венгрии избиратели вполне осознанно проголосовали за приход к власти сил, не отвечающих европейским стандартам – партий Орбана и Качиньского. В Прибалтике – вместо того чтобы простить и вместе строить страну – языковые комиссии штрафуют за русский язык, причем занимаются этим бывшие инструкторы райкомов партии. А экономика всякий раз униженно прогибается перед политикой – если надо вести смелую политику в отношении России – какой прибалтийский транзит, о чем вы, господа…

Причина этого – думаю прежде всего культурная и заключается она в совершенно разном историческом и культурном опыте наших народов – не стран, а именно народов.

Крайней датой, за которой исторический опыт был один и тот же – это 1945 год, и пока кстати у власти находились политики этого поколения, помнившие войну или участвовавшие в ней – всегда удавалось договориться. В США последним президентом, участвовавшим в 2МВ был Буш-старший. Дальнейшие поколения политиков не понимали друг друга даже на уровне терминов. Каждая из сторон не понимала, что от нее хотят, и не могла ничего объяснить словами.

Первая линия разлома – это 1968 год и совершенно разный, даже антагонистический опыт этого поколения.
На Западе 1968 год – это апофеоз антивоенного движения и время восстания молодежи против ценностей потребительского общества, выразившееся в культуре хиппи. В США – это время – время страха что тебя отправят воевать во Вьетнам, время наркотиков, секса, рок-н-ролла. Во Франции студенты в ходе совершенно неожиданного для страны восстания – отправили в отставку самого великого француза 20 века – де Голля и между прочим – положили начало концу «славного тридцатилетия». Периода 1945-1975 годов, когда ВВП Франции рос невиданными, почти японскими темпами, когда была в короткие сроки восстановлена страна и ее промышленность, когда появились десятки новых крупных бизнесов, когда был заложен индустриальный каркас страны, появилось французское атомное оружие и атомная промышленность. Символы этого времени – истребитель Мираж, ручка БИГ, компьютерная программа CATIA, автомобили Ситроен и Пежо, киностудия Гамон. Все это – разрушила кучка молодых людей, положив начало великому застою и почиванию на лаврах.
В СССР 1968 год – не затронул нас никак. То есть совсем никак. В СССР не было ни одного хиппи, а вместо бунта молодежи против общества потребления – в СССР произошел бунт молодежи против общества дефицита. Советская молодежь воспринимала песни про мир с изрядной долей цинизма, а в свободное время любой ценой пыталась выделиться из серой советской толпы своими шмотками и демонстрацией причастности к западному стилю потребления. Если в США иконой стиля был человек в рваных джинсах, то в СССР – человек в джинсах целых и желательно – фирменных. Если в США местом сбора поколения был Сан-Франциско – то в СССР это был конечно же Ленинград и его «Галера».
Фарца.

Галера – это недооцененное место и явление, про него надо писать книги и снимать фильмы, потому что когда появилась Галера – начал кончаться социализм. Место сбора поколения, место его определения. Это нелегальный рынок в центре Ленинграда, место сбора всех городских и пригородных фарцовщиков, и заключения незаконных сделок на дефицит и валюту. Галеру объединяло две вещи – валюта и дефицит. На ней шестнадцатилетний пацан, удачно крутанувшийся –за день зарабатывал больше, чем его отец-инженер за месяц, а то и за год. И в то время, когда Запад учился свободной любви – мы учились свободной торговле. Фарце. Нагнуть, впарить, кинуть, нае…ть.
Поколение Путина и следующее за ним – это поколение фарцы.

Помимо прочего – разлом 1968 года приучил нас совершенно по разному смотреть на интеллигенцию. Во Франции и США интеллигенты – это «короли духа», можно сказать, они занимают особое положение в обществе, и уважение к ним – не измеряется только лишь деньгами. Как гордо сказал один французский интеллигент – капиталисты почитают за честь подбирать крошки с нашего стола интеллектуального пиршества. Для советского пацана интеллигент – это тот самый отец, горбатящийся в институте за деньги, которые на фарце можно отбить за день. Герой пошлых анекдотов.

Следующий и не менее значимый разлом – это девяностые.

Запад – для него девяностые это конец холодной войны, золотое десятилетие, появление интернета и изменение всего мира им. Для нас это распад страны, унижения, нищета, кровь межнациональных конфликтов. Но девяностые – углубили разлом 1968 года, а не создали свой. Разлом уже был.
И что теперь?

Я процитирую американского ученого Кена Уилбера, написавшего «Эпоху постправды»
В 1960-х зеленая волна впервые получила развитие в качестве одной из основополагающих сил культуры, вскоре превзойдя оранжевую волну и став новым авангардом эволюции. Предыдущая стадия ранее была передовым краем; она известна в разных моделях под следующими названиями: «рациональная», «стадия рассудка», «стадия формальных операций», «стадия достижений», «добросовестная стадия», «стадия успеха», «стадия заслуг», «стадия, стремящаяся к получению прибыли», «стадия самоуважения», «стадия самоавторства», «стадия преуспевания» и «стадия прогресса». Это современная, или модерновая, стадия, если сравнивать с зеленой постсовременностью, или постмодерновостью. Зеленая волна началась с вереницы в общем и целом здоровых, весьма уместных и эволюционно позитивных проявлений: массовое движение по защите гражданских прав; всемирное движение по защите окружающей среды и устойчивому развитию в бизнесе; развитие личностно и профессионально ориентированного феминизма; законы, запрещающие преступления на почве нетерпимости; повышенная чувствительность к любым формам социального притеснения любой из групп меньшинств, а также – что, пожалуй, важнее всего – понимание значения контекста в любом утверждении об истинности какого-либо знания и стремление быть настолько всевключающими, насколько это возможно. Преимущественно именно эта стадия была движущей силой всей эволюции 60-х: в 1959 году на зеленой волне находилось 3 % населения, в 1970-м – уже около 20 %. Эти события по-настоящему и необратимо изменили облик мира. The Beatles (которые, на мой взгляд, являются важнейшим феноменом) выразили смысл всей этой трансформации (и всего движения) в одной своей песне: «Все, что вам нужно, – любовь» (All you need is love). Иными словами: тотальное всевключение должно быть всеобщим принципом!
…
В общем, все пришло к тому, что с общей перспективы постмодернизма любое знание стало пониматься как культурно обусловленное; не существует универсально достоверной истины, а следовательно, все знание основано лишь на интерпретации, объявленной исходя из привилегированной (и, как следствие, притесняющей) точки зрения. Знание – не данность, а нечто сконструированное (построенное, сфабрикованное); нет ничего, кроме истории, поэтому то, что какая-либо культура сегодня считает «истинным», завтра радикально изменится (мол, что произошло с семью смертными грехами? Половина из них явно стали сегодня добродетелями). Не существует универсальной морально-нравственной системы координат: твоя правда истинна для тебя, а моя – для меня, и ни одно из наших утверждений об истинности не может быть поставлено под вопрос ни по какому поводу, ибо всякое такое действие есть притеснение. То же справедливо и для ценностей: ни одна из них не выше другой (это еще один из вариантов эгалитаризма). А если кто-то утверждает, что какая-то ценность или истина универсальна или верна и ценна для всех, то само это заявление есть не что иное, как замаскированное проявление власти. Ведь это попытка принудить всех людей, где бы они ни находились, к подчинению одной истине и ценностям той стороны, которая продвигает ее (причем предельная цель этого состоит в порабощении и притеснении). Именно поэтому призвание каждого индивидуума в том, чтобы вести борьбу со всеми авторитарными истинами, наследуемыми из вчерашнего дня, и быть всецело и радикально автономным, а также не придерживаться никаких истин, к которым можно или даже нужно принуждать кого-либо еще. Это необходимо, чтобы обеспечить всем собственную радикальную автономию. Резюмируя: нельзя придерживаться чего-либо, что можно назвать истиной, ведь отныне это рассматривается исключительно как попытка захвата власти над другими.

Грубо говоря, все, что мы наследуем из вчерашнего дня, не является подлинно реальной и устойчивой истиной; это лишь сфабрикованная мода или историческое веяние. И наша задача в том, чтобы не принимать ничего из этого, напротив, стремясь к тотальной, самосозидаемой и самоинициируемой автономии (очень скоро стерлись все различия между этой идеей и идеей «никто не имеет права вмешиваться в мой нарциссизм!»). Вам попросту нужно деконструировать любую истину и ценность, которую вы встречаете (подход, и вправду стремительно скатившийся к нигилизму и нарциссизму – еще одному феномену, который входит в этот дуэт, составляющий суть постмодернистского ада). Вкратце такое аперспективное безумие, возвещающее, что истины нет, не оставляет в качестве мотивирующей силы ничего, кроме нигилизма и нарциссизма.
…
Более двух десятилетий назад в книге «Секс, экология, духовность» я обобщил эту постмодернистскую катастрофу в понятии «аперспективное безумие». Ведь убеждение, будто истины не существует – и никакая перспектива не является универсально верной (в этом состоит аперспективный аспект предложенного мною термина), – если его довести до крайности (к чему и пришел постмодернизм), в результате приводит к массированным внутренним противоречиям и предельным степеням несогласованности (это уже безумный аспект). А когда аперспективное безумие (мол, «истины нет!») заражает передовой край эволюции, способность эволюции к самонаправлению и самоорганизации неизменно нарушается.
…
Поскольку постмодернизм являлся общим, фоновым, морфогенетическим, передовым полем, в обществе было мало сфер, на которые бы он напрямую не повлиял. В данном обзоре мы коснемся многих из них. Однако в основе всех этих реакций в качестве главнейшей движущей силы лежал тот факт, что передовой край эволюции перестал справляться со своей задачей, – причем эта дисфункция проявлялась ужасающе очевидным образом и на регулярной основе. Когда передовой край не имеет ни малейшего представления, куда он направляется, естественно, он утрачивает любые ориентиры. Когда ни одно из направлений движения не истинно (ведь истины нет), невозможно отдать предпочтение какому-либо направлению, в итоге ни одно из них и не выбирается. И весь процесс тормозит с громким скрежетом, застревая и схлопываясь.

Здесь в интеллектуально сложной форме описан процесс, который по-простому называется «загнивание Запада». Гегемонию Запада готовы были терпеть, пока Запад был и передовым отрядом эволюции человечества, регулярно радуя его новшествами типа Интернета. Но как только Запад заменил техническую эволюцию эволюцией социальной и начал радовать весь мир новшествами типа «права человека это права геев» — мир отказал Западу в его праве на гегемонию. Более того – современный глобальный конфликт Запада и всего остального мира заключается в том, что Запад, посредством навязывания «постмодернизма» пытается лишить своих соседей права и возможности пройти через эпоху модерна и достичь такого же уровня благосостояния, каким обладает он сам. И едва ли не наиболее ярко это выражено в конфликте России и Запада. Антизападность России – как раз и выражена в явном и прямом отказе от постмодерна и демонстративном выборе ценностей модерна. Голосуя за Путина, а не за Собчак – российское общество подавляющим большинством голосов голосует за реальное развитие и реальные ценности – а не за виртуальные типа «прав геев». Чтобы полноценно перейти в состояние постмодерна даже частью общества – необходимо накопить некий объем реальных, осязаемых ценностей. Условно говоря, чтобы выйти на пенсию надо накопить пенсионный капитал.
Мы к своему 1968 году еще не подошли – мы недостаточно богаты для него.

Здесь кроется и причина, почему Запад так боится России и Китая. Они понимают, что если они уже перешли в постмодерн со всеми его прелестями, описанными выше, а мы еще нет – то в историческом соревновании Запад обречен на поражение. Если Россия продолжит делать то что делает сейчас – то она одержит победу в историческом споре и возьмет реванш за 1991 год.

Все это – не только проблема России и Запада, но и проблема всей Восточной Европы и всех стран бывшего СССР и Запада (точнее проблемы две: для России проблема невключения, а для стран Восточной Европы как раз слишком раннего и неподготовленного включения в Запад). Более того – как видно на примере Прибалтики – включение страны в постмодерн искусственно, без полноценного прохождения периода накопления и развития капитала – приводит к консервации нищеты и зависимого ее положения. Нельзя быть Европой, перед этим не накопив ВВП хотя бы 20-25 тысяч евро на душу. Только когда такие цифры есть – есть и смысл говорить об интеграции с Западом – не раньше.

Невыполнение этого условия – сопровождается и абсолютно разным личным историческим опытом того поколения, которое сейчас у власти. Когда Барак Обама говорит о ценностях – он имеет в виду моральные ценности. Когда о ценностях говорит Владимир Путин – он имеет в виду ценности исключительно материальные.
Что делать? Ну, если не убьем друг друга… ждать. Копить национальный капитал. Я уверен, что рано или поздно – ценности поколений совпадут и можно будет начинать диалог об интеграции. Ждать думаю, по историческим меркам совсем немного осталось. Лет сорок еще.

Источник: WEREWOLF2018