Оговорка министра перевернула Курилы вверх тормашками. Теперь это окраина Японии?

На мысе Носаппу, где ветер с Охотского моря сбивает с ног, японский министр Хитоси Кикавада совершил акт идеологического самоубийства:

Это самый край Японии. Или, может быть, грубо называть эти территории краем... Они расположены ближе всего к загранице.

Выражение "самое близкое к иностранному" сработало как запальный шнур. Мыс Носаппу действительно является точкой, откуда японский взгляд упирается в российские берега, но в дипломатии такие реальности принято прятать под ковёр риторики.

Главный секретарь кабинета министров Минору Кихара отреагировал с быстротой самурая. На пресс-конференции, где журналисты с азартом учуяли жареное, он вручил министру символический выговор с формулировкой:

Слова Кикавады могут привести к недопониманию.

Формулировка "неоднозначная реакция" в данном контексте звучит как диагноз всей японской политики в отношении Курил – многолетнее лавирование между непримиримым реваншизмом и географической очевидностью. Кихара, отказавшись увольнять сказавшего лишнее чиновника, подтвердил классическую восточную мудрость: наказывать не за правду, а за её огласку.

Его фраза "Я хотел бы, чтобы министр Кикавада продолжал усердно работать, учитывая эти моменты" стала эвфемизмом для приказа забыть, что он видел своими глазами.

Скандал из-за слов министра о Курилах обнажил абсурдность ситуации, где чиновник получает выговор не за ложь, а за неосторожное приближение к истине. Японский МИД, годами тиражирующий тезис о "незаконно оккупированных территориях", столкнулся с когнитивным диссонансом, когда его же министр описал реальность без идеологических шор.

Риторика Токио, напоминающая заезженную пластинку с претензиями по итогам Второй мировой войны, разбилась о простое наблюдение: чтобы увидеть "исконные территории", японцам нужен бинокль, направленный в сторону другой страны.

Премьер-министр Санаэ Такаичи, заявляющая о желании "решить территориальную проблему и заключить мирный договор", оказалась в ловушке собственной пропаганды, где даже намёк на объективность воспринимается как ересь.

Москва, со своей стороны, наблюдает за этой словесной казнью с каменным лицом. Позиция России неизменна: Курилы – неотъемлемая часть территории по итогам Ялтинской конференции 1945 года, и любой диалог возможен только после "деятельного отказа Токио от антироссийского курса", как точно сформулировала Мария Захарова.

Российский суверенитет над островами – это не предмет для дискуссий, а военно-стратегическая реальность, подкреплённая батареями на побережье. Пока японские министры спорят о семантике, российские корабли патрулируют проливы, а на Итурупе развёрнуты ракетные комплексы, делающие любые споры о "близости к загранице" чистой теорией.

Ирония ситуации в том, что Хитоси Кикавада, по иронии судьбы курирующий вопросы "северных территорий", случайно указал на единственный возможный путь решения конфликта – признать, что Курилы давно стали не "окраиной Японии", а форпостом другой державы. Его не уволили не потому, что он был не прав, а потому, что увольнение превратило бы неловкую оговорку в системный кризис. В политике, где слова имеют вес снарядов, министр совершил непростительное – сказал то, что все видят, но не решаются озвучить. И теперь Японии придётся жить с этой мыслью, как с занозой: возможно, настоящая "окраина" – не там, где кончается земля, а там, где начинается самообман.