Станислав Бышок: «Россия может, а мы — нет»
Вопросы, связанные с Великой Отечественной и Второй мировой войнами, являются краеугольным камнем «войн памяти», происходящими сегодня в Европе и не только. Речь идёт и о том, кто на кого напал и почему, и о том, кто какие потери понёс и какой вклад внёс в победу над странами Оси, а также, несомненн
Вопросы, связанные с Великой Отечественной и Второй мировой войнами, являются краеугольным камнем «войн памяти», происходящими сегодня в Европе и не только. Речь идёт и о том, кто на кого напал и почему, и о том, кто какие потери понёс и какой вклад внёс в победу над странами Оси, а также, несомненно, и о мотивации участников тех событий, включая коллаборационистов.
Наиболее активно «войны памяти» происходят в Восточной Европе и, в частности, на постсоветском пространстве. Пересмотр или, как принято говорить в РФ, «переписывание» истории здесь — перманентный процесс. Особое внимание у нас, как правило, обращено на страны Балтии, где коллаборационисты Второй мировой считаются национальными героями, и на Украину, где исторический ревизионизм идёт рука об руку с уничтожением памятников героям советского периода, которые в новой интерпретации прошлого мыслятся как «оккупанты» или «красные коллаборанты».
Несмотря на близкие, партнёрские отношения между Россией и Белоруссией, официальный Минск вовсе не обязательно смотрит на вопросы исторической политики ровно с той же точки зрения, что и Москва. Этому есть несколько причин, но основная — это, собственно, наличие своего молодого суверенного государства, которое для поддержания собственной целостности и особости должно выстраивать «свою» историческую линию, прежде всего в рамках системы образования. Эта линия должна обозначать преемственность белорусского национального существования в течение многих веков, что предполагает реинтерпретацию исторических событий, происходивших на территории нынешней РБ, как собственно относящихся к белорусскому народу и, будущему или потенциальному, белорусскому государству.
Иными словами, даже в ситуациях, когда существовали и действовали иные, «большие» исторические акторы, в случае Второй мировой — Германский рейх и СССР, в новой, переосмысленной «национальной» истории из этого массива вычленяется, так сказать, «своя» часть и «своя» война. Также, например, как из истории Гражданской войны на территории бывшей Российской империи вычленяется украинской историографией российско-украинская война и даже польско-украинская.
Россия, будучи официальным правопреемником СССР, одновременно активно и достаточно успешно продвигает «свою» историю Великой Отечественной, в частности через уже ставшую международной акцию «Бессмертный полк». Разумеется, этот проект может рассматриваться некоторыми странами как продолжение «мягкой силы» Москвы, которая выходит далеко за рамки вопросов истории, но нацелена на расширение культурно-политического влияния страны.
Также очевидно, что активность России в данном направлении, в том числе информационная, может вызывать определённый дискомфорт: они могут, а мы-то — нет. Заявление о попытках Москвы «приватизировать» победу в Великой Отечественной — это просто признание того факта, что Россия действительно больше других «вкладывается» в такие тематические проекты, то есть, говоря языком делового мира, вполне законно имеет контрольный пакет акций, причём не в прошлом, а в настоящем. Как и все споры в контексте политики исторической памяти, этот имеет гораздо больше отношения к настоящему и даже к будущему, чем к прошлому.
Станислав Бышок, политический аналитик мониторинговой организации CIS-EMO